Жара. Солнцепек. Так жарко, что даже мухам летать лень. Весь пейзаж за колючей проволокой: косогор да пыльная грунтовка...
Первым появление отряда заметил, как и положено, часовой в гнезде. Они шли гордо. Печатая шаг, словно гвозди вбивая в буровато-коричнивую пыль дороги. Строй такой, что хоть сейчас на красную площадь. По пыльному тракту двигалась живая легенда – тяжелая панцирная пехота.
Разные слухи ходили про них: одни говорили, что они все сплошь наркоманы, и накачаны этой дрянью аж по самые ноздри. Другие что у них мозги промыты напрочь. Третьи что это плод безумных экспериментов ученых... но одно все знали наверняка. Там где появлялась тяжелая пехота – оставались лишь труппы врагов. За свою недолгую историю эта группа бесчисленное множество раз участвовала в боевых действиях и всегда, во всех, даже, казалось бы, безнадежных случаях, побеждала...
Уже многие базы повидали их. Да толком разглядеть, пообщаться никак не удавалось. Отряд заходил на территорию базы, отсыпался набирал припасов и снова на месяц полтора исчезал. Патронов и снарядов никогда не брали – воевали трофейными, наверно они получали особое удовольствие, убивая духов их же оружием. Правда, несколько раз они сопровождали колонны через опасные перевалы. Попадали в засады и блестяще уничтожали противника... Но, и тогда пообщаться не удалось неразговорчивые ребята.
- Ишь ты. Такая жара, а эти шпарят как заведенные – сплюнул былинку часовой.
Отряд уже заметно приблизился. Уже были видны царапины от пуль и снарядов на доспехах, ободранная местами защитная краска...
-блин. Такое пекло, а они в этих консервных банках! Может у них там кондиционер? – ответом часовому был дружный ржач сослуживцев.
Уже видны были закинутые за спину тяжелые осадные щиты, притороченные к правому плечу шлемы. Вмонтированные приборы ночного видения и кассеты противогазов создавали угрожающе-суровую «физиономию». Красноватые линзы смотрели зло и неотрывно, притягивая внимание и гипнотизируя словно удав. Дыхательные щели, параллельно выстроенные от переносицы к подбородку, будто тонкие острые и длинные зубы, угрожающе поблескивали рифлеными ребрами.
В руках солдаты несли тяжелые крупнокалиберные осадные пулеметы. Пулеметчики буквально увешаны были пустыми магазинами. За плечами небрежно болтались трофейные автоматы, снайперские винтовки, гранатометы и прочие орудия убийства...
- Жахнуть бы по этим жестянкам из их же пулеметов.
- а ни хрена им не будет. Там сталь такая, что только противотанковым и возьмешь. весит такая амуняга наверно целую тонну!
-Вона даже ноги закованы, таких никакой противопехотной миной не возьмешь! Разве что наложить с десяток – тогда этот робокоп взлетит, упадет и разобьется...и то вряд ли...
Вот уже слышен голос командира отряда. Хриплый низкий и звучный:
Марш вперёд! Шире шаг!
В ножнах меч, в ладонях стяг.
Здохла ночь. Кончен бой. – словно залп из танковых орудий выплевывает строй
Возвращаемся домой.

Двинем горы и долины – мощный хор, казалось, действительно двигал горы.

На нас! От нас! – под дружный громкий, словно раскаты грома, топот десятков подкованных сапог

Возвращаются мужчины-

Раз - два! Два - раз! - Падают слова в жаркую тишину, будто молот на раскаленную заготовку. Десятки луженых глоток в клочья разрывают настороженное молчание кавказских гор.

Вот уже первые пересекли КПП. Глаза неотрывно и цепко устремлены вперед. В глубине зрачков тлеет фанатический огонь и жажда крови. На собравшуюся кругом толпу солдат, мокрых и грязных, никто их них не обратил ровным счетом никакого внимания.
- ну точно наркоманы!
-тихо ты! Услышат пристрелят и глазом не моргнут!

Марш вперёд!
Шире шаг! – грохот марша и слаженный крик десятков глоток поднял на уши уже всю часть

Крошим в кровь проезжий тракт. – эту фразу командир пропел, казалось, с особым чувством.

И снова строй, словно короткие злые удары:
Крепче строй!
Подтянись!
будто предвкушая недолгий отдых:
Нас подруги заждались.
Брызнут брагою кувшины
Для нас! За нас!
Возвращаются мужчины-
Раз - два! Два - раз!
Отряд полностью зашел на территорию части и уже перестраивался. Хриплые мужские глотки словно неживые – заведенные, рубили:
Марш вперёд!
Шире фронт!
Рвём металлом горизонт.
Раз – закат!
Два – рассвет!
Кто сказал, что веры нет?
Командир звучно и вдохновенно ввернул:
Сложат гимны и былины
Для нас. Про нас.
Возвращаются мужчины-
Раз - два! Два - раз!
Тишина опустилась внезапно, будто взорвалась граната. Смолкла песня, отряд замер на месте, как статуи, только глаза выдавали в них живых людей.
Обалдевшие солдаты теперь смогли во всех подробностях разглядеть гостей сквозь оседающую пыль.
Закованные в сталь, эти люди были органическим продолжением своих непробиваемых доспехов: не сгибаемые неутомимые и практически не уязвимые. Все рослые сильные. Загорелые лица лоснились от пота, по лбу и щекам бежали струйки влаги.
Поверх доспеха были развешаны магазины, гранаты, ножи. У каждого за спиной, помимо большого почти во весь корпус щита, висел вещ.мешок. Несмотря на то, что воины только что вернулись из длительного похода мешки были полны…
- у вас кажется посылка для нас? – тягучий низкий с хрипотцой голос командира отряда казалось, больше подходил для свиданий с девушкой, если бы не ледяная уверенность и властная решительность. Казалось, его голос можно было потрогать, буквально ощутить всем телом. Чем-то нечеловеческим тянуло от этого на первый взгляд ласкового спокойного голоса. Будто сам Страх говорил, мягко обволакивающий разум и холодящий сердце.
Прозрачные, до самого мозга, голубые озера глаз безразлично и отчужденно, но цепко смотрели в самую глубину души вышедшего на шум начальника части. Под этим спокойно-безумным взглядом бывалый военный как-то съёжился и застегнул расстегнутую форму, словно под порывом холодного ветра.
-Да уж. Прислали тут… Получите распишитесь. Петро, Угрюмый, Сеня! Мухой на склад! Тащите посылочку! Куску скажите…за последним грузом пришли…
- отряд!
По всему отряду и так замершему по струнке, прошлось мгновенное движение, как одна мимолетная судорога, и воины замерли, словно соляные столбы, полностью превратившись вслух.
-на обустройство лагеря 20 минут. На проверку амуниции, восполнение боеприпасов, зарядку аккумуляторов час.
Как только последний звук звучного голоса командира замер в воздухе, мирная тишина взорвалась лавиной звуков:
Топот десятков ног. Шорох разворачиваемой ткани, бряцание оружия. Солдаты, словно муравьи, проворно кинулись исполнять приказанье.
Трое остались на месте, принимая объемистые вещмешки у сослуживцев, семеро собирали аккумуляторы, оружие, требующее ремонта, фляги под воду, пустые вещмешки под припасы, аптечки для пополнения. Остальные проворно доставали большой шатер защитного цвета и устанавливали его на месте. Еще несколько рванули в разные стороны, разведывая, что где находится. Каждый знал свое дело и действовал быстро и профессионально.
- ты смотри как шустрят!
-во дают!
- ну прям духи первогодки!
Смешки и удивленные возгласы с трудом пробивались сквозь шум создаваемый отрядом.
Когда шатер уже заканчивали ставить притащили груз со склада. Здоровые металлические ящики с хитроумными запорами и бочку формалина. Формалин на жаре нещадно вонял, так что у солдат несших груз слезились глаза, что стало предметом колкостей их сослуживцев. Солдаты отвечали вялым матом.
Трое на мешках схватили два из них, распустили узлы и с совершенно непроницаемыми лицами стали ссыпать содержимое в бочку. По толпе прошел ропот ужаса и отвращения. В мешках оказались головы ликвидированных боевиков. От длительного пребывания на солнце они слегка протухли, так что аромат вокруг витал соответствующий. Только теперь солдаты обратили внимание на то, что на груди тяжелой пехоты были небольшие трафареты голов, посиневшие лица, спутанные взлохмаченные волосы, скатавшиеся бороды, высунутый язык – не самая приятная картина. Под некоторыми были имена.
-мертвый груз. – мрачно пошутил командир отряда. - Как еще их федералы опознают? Кого по зубам, кого в лицо, кого по характерным шрамам. – говоря это, командир улыбался, любезно, но от его улыбки мороз бежал по коже.
- не официальная просьба. – ровная, устрашающая своей безразличностью, улыбка не сходила с лица командира. – организуйте моим людям подруг, баню и немного выпивки. Завтра днем мы отправляемся дальше.
-организуем. Севшим, вмиг охрипшим голосом сказал начальник части и поспешил проч.
А тем временем разгрузка продолжалась. За первыми двумя последовал третий не менее смердящий мешок. Затем с железных ящиков с лязгом сняли хитроумные запоры, откинули крышки и доверху наполнили трофейным оружием. Первый – исправным, второй – не исправным, но подлежащим ремонту, третий патроны, снаряды, гранаты и прочее одноразовое оружие.
Тем временем, глазеющую с открытыми ртами толпу бесцеремонно растолкал здоровенный чеченец. Одет он был не по уставу в зеленую майку, темную на груди и спине от пота с выдержками из Корана на арабском. На небритой физиономии красовались огромные черные очки, непонятно где добытые в этом богом забытом месте. Дополняла картину пулеметная лента, перекинутая через плечо, непонятно зачем прихваченная вместе с укороченным АК.
Ленивым взглядом здоровяк обвел занятую своим делом панцирную пехоту, те же не удостоили его и полувзглядом. Чеченец вальяжно вразвалочку прошелся. Заглянул в один, в другой, третий ящик. Подошел к бочке с формалином…
Очки упали прямо в формалин, физиономия солдата страшно исказилась, побледнела. Черные как безлунная ночь глаза с ненавистью уставились на одного из невозмутимо сворачивающих вещ.мешки солдата. На мгновение замерли, сослуживцы чеченца попятились, присмотрелись к трафарету на груди пехотинца…
- Ахмет! – крику здоровяка могла бы позавидовать любая лавина. Непонятно откуда выхватив нож, солдат бросился на панцирника, однако тот, кажется, и не думал обороняться, он даже не моргнул, когда чеченец кричал, его сноровистые и быстрые движения ничуть не сбились, когда противник начал разбег. Лишь когда казалось, что солдат вот-вот вонзит кинжал прямо в склоненную голову пехотинца, проломив тому череп, панцирник сделал быстрое неуловимое движение, переместившись чуть в сторону. Его кулак в утяжеленной, наподобие кастета, латной перчатке с треском и чавканьем врезался в челюсть чеченца, в крошку размалывая ее. Спустя долю секунды другой кулак, словно пушечное ядро влетело под дых противнику. В довершение солдат используя инерцию более рослого и тяжелого противника с размаху бросил его оземь.
Чеченец лежал на спине в пыльной грунтовке из изуродованной челюсти слабой струйкой в дорожную пыль стекала темная струйка крови. Тяжелый панцирник прижал его к земле ногой и внимательно, но без видимых эмоций рассматривал, оценивая тяжесть повреждений, стараясь понять мотивы, предугадать действия… Словно обычное давно привычное дело… в глубине его ярко-синих глаз еще теплилась безумная ярость ледяной вспышкой полыхнувшая в момент атаки, но железная воля уже взяла все под свой контроль.
Ровным почти бесстрастным голосом облаченный в доспехи солдат заговорил:
-Тот, кого ты знал под именем Ахмет, был преступником. Он был полевым командиром банд. Формирования. Он подлежал уничтожению. – слова падали тяжело и равномерно как гири на чаши весов, весов правосудия. Несмотря на серьезные раны, чеченец довольно быстро приходил в себя, боль и ярость помогали ему в этом. Он пытался материться, но сломанная челюсть мешала и причиняла только новую невыносимую боль. В конце концов, из его глотки вырвался вопль боли и ярости. Он начал неистово извиваться на земле и молотить ножом по боку солдата, метя ему в незащищенную голову, однако тот лишь приподнимал плечо и все его удары уходили вскользь.
-Ахмет отказался сдаваться и тем самым сохранить себе жизнь и был уничтожен у себя дома, где пытался скрыться. Солдат закончил и явно прикидывал, а что же делать дальше?
-отойди солдат! Негромкий голос командира показался взрывом атомной бомбы, такой повелительной силой он был исполнен.
Солдат в мгновение ока отскочил в сторону и вытянулся, словно колонна греческого храма. Чеченец махнул ножом, но рука его не найдя цели в воздухе провалилась, увлекая все плечо. Поверженный враг перевел затуманенный гневом взгляд на командира, его взор встретился с твердым, но безразличным несколько отрешенным взором пехотинца. Солдат издал вопль больше похожий на вой и рванулся на командира.
Одно непонятное молниеносное движение и чеченец замер. А потом рухнул вновь в дорожную пыль, из глазницы его торчала рукоять его же собственного ножа. Командир даже не стал провожать взглядом падающее тело.
Панцирник, вразумлявший чеченца наступил ему на грудь и достал нож-пилу. Страшый тесак – электропила, таким с легкостью можно было пилить деревья или отпиливать головы… именно так его и использовали, о чем красноречиво свидетельствовали пятна спекшейся крови на зубцах. С леденящим душу тихим шелестом зубцы пришли в движение, темные крошки крови полетели во все стороны.
- в этом нет нужды, солдат. – голос командира как всегда оставался ровным и неспешным, казалось даже если начнется потоп или извержение вулкана, тот и бровью не поведет…(?)
Остаток вечера прошел без инцидентов. После того как солдаты сняли доспехи, все убедились, что под ними такие же люди. Вскоре, привезли девушек, и с заходом солнца над частью грянул мощный хор гостей. Дружные песни с задорными куплетами, часто прерывались женским визгом и смехом. Солдаты части черной завистью завидовали панцирникам…
-зря ты его… голос командира части был надтреснутый и усталый. – он сидел на низкой лавочке, на которой солдаты обычно начищают свои берцы и неспешно набивал косяк – у него дядя, Ахмед, кажется. у него душманов рыл 200 и оружия… только что танков нету… не знаю как теперь замять…
- Ахмеда больше нет. В чане плавает, можешь полюбоваться, из-за этого ваш и накинулся на моего человека. – командир панцирников задумчиво смотрел на стремительно тускнеющий горизонт. - Человек было всего 50, да и оружия не так много… если б наши войска действовали смелее и решительнее – такие как мы наверно бы и вовсе не понадобились…
Прошла минута в нерешительном и ленивом молчании.
- слушай, тут всех вопрос мучает… откуда вы такие взялись? Ну, знаешь там, всякое говорят…
Тяжелый пехотинец в упор взглянул на ком.Части. Хоть во взгляде блеклых глаз панцирника ничего и нельзя было прочитать, но все равно командира продрал мороз и вся дурь из головы вылетела. Тот даже сплюнул сквозь зубы с досады и поспешил отвернуться, чтоб затянуться.
- сам я, и мои люди, в основном сибиряки, некоторые с камчатки, с Урала… Все началось с одного инцидента в Новосибирске, когда парни в железных доспехах растащили взвод ОМОНа…
Через некоторое время на них и других, подобных им вышли нужные люди, кому-то предложили заработать на любимом деле, кто-то сначала пошел за настоящим экстримом, – говоря эти слова, командир чуть заметно усмехнулся, словно взрослый, вспомнивший себя в детстве. - Потом тренировки, тесты – отбор…
Потом битых три месяца – беседы, фильмы, песни, какие-то дурацкие мероприятия, выезды. Люди просто изнывали от скуки, все с нетерпение ждали тренировок. Я так и не понял, зачем они были нужны, но, одно я знаю точно – без них мы бы не стали такими, какие мы есть. Что-то все эти беседы изменили в нас… потом, когда начались тренировки люди просто сходили с ума выматывая себя до такой степени, что просто падали в судорогах, многих из нас откачивали врачи…
Тренировки начинались в любое время суток и могли идти несколько дней подряд…каждый миг нужно было быть настороже, все могло начаться во время обеда или когда кто-нибудь отлучался по нужде… Мы постоянно были в доспехах… Они словно стали второй кожей… патроны и снаряды были боевые… Люди, которые нас «тренировали» отличались особым цинизмом… пятеро из нас погибли тогда. В Чечне из нас никто не погиб… по сравнению с тем, что там происходило здесь просто курорт. Мины были везде, мы так привыкли взлетать на снарядах, что порой казалось, что большую часть времени мы проводим в воздухе. На нас испытывали, наверное, все известные отравляющие вещества, кислоты, огонь, мороз, световое и шумовое оружие. Мы видели такие страшные сцены насилия, что даже самых стойких выворачивало наизнанку, и если бы не смертельная усталость, нам бы наверняка и во снах приходили эти ужасные видения. Все это время, за нами следило такое количество яйцеголовых, как три твоих части…
Повисла неловкая пауза, словно минута молчания по несостоявшимся пятерым пехотинцам.
Командир части добил косяк, закашлялся и потянулся к бутылке. Пехотинец криво ухмыльнулся, но глаза оставались холодными, как лужи поздней осенью морозным утром. Повернувшись на каблуках, он отправился в сторону шатра…
Утро началось с инцидента. Едва предрассветные сумерки прорезал первый луч солнца, над частью разнесся звучный протяжный крик командира тяжелой пехоты.
- Дажьбооог!
Солдаты спешно вскакивали, едва продрав глаза, на ходу впрыгивая в штаны, неслись к оружию. Заполошные и полуголые выскакивали на улицу, на бегу вставляя рожки в автоматы.
Оббегая казармы, они останавливались и начинали бешено материться, а усталые часовые, с красными от ночного бдения глазами, надрываясь, хохотали над заспанными рожами сослуживцев.
Недалеко на пригорке полукругом расположились панцирники. Они уже облачились в доспехи. Шлемы и щиты лежали рядом. Пехотинцы стояли на коленях и глядели поверх небольшого костра в центре полукруга на восходящее солнце. Командир отряда стоял перед костром, спиной к части и тоже смотрел на восход.
- Дажьбооог! – еще раз прокатилось по долине от края, до края.
Солнце медленно и величественно оторвалось от косогора, смотреть на пылающий шар больше было невозможно. Командир преклонил колено.
Двое воинов разложили небольшой самодельный противень на треноге прямо над костром.
Предводитель панцирников что-то поднял со щита, и стал размеренно вещать.
С такого расстояния солдаты не слышали, что он говорит, ветер изредка доносил обрывки фраз:
- Дажьбог… податель милости… всего сущего… огонь.. брат.. солнце… плоть от плоти…прими… хлеб… колосья…даруй свою милость… победу… служение…
дальше и вовсе не разборчиво. Панцирники, один за одним вставали с колен, что-то клали на решетку, окуная руки в самое пламя и снова занимали свое место, только теперь их взгляд был направлен уже не на солнце, а на огонь, точнее на дым. Через какое–то время все вскочили стали что-то кричать, обнимать друг друга, хлопать по спине.
Через несколько минут пехотинцы уже замерли в строю, снова превратившись в живые статуи.
Снова, как накануне, последовала краткая серия указаний, неразличимая за шорохом утреннего ветерка, и бойцы неподвижные, словно окаменевшие горгульи готического собора лавиной сорвались в сторону лагеря.
Вид бегущего клина закованных в непробиваемую броню воинов мог кого угодно повергнуть в ужас. Зловещие красновато-фиолетовые линзы приборов ночного видения кровожадно глядел на полуголых растерянных солдат, будто глаза вампира охочего до теплой красной крови, не живые, но жадные. Параллельные щели кассетного противогаза, окрашенные в багрянец восходящим солнцем, словно окровавленные тонкие и острые как шило клыки, злобно и алчно скалились врагу. Щит, выглядывавший из-за спины делал и без того широкую фигуру панцирника вовсе квадратной. Пыль, вздымающаяся столбом, и тяжкий грохот десятков кованных сапог делал отряд похожим на стадо разъяренных носорогов, сметающих все на своем пути.
Солдаты в нерешительности попятились, выставляя вперед оружие, вмиг вспотевшие пальцы, нервно подрагивали на курках. Нервные маты, словно буревестники над штормовым морем порхали над толпой.
Заметив это, передовой панцирник успокаивающе вскинул руку на бегу. Солдаты облегченно вздохнули и поспешили убраться с дроги грохочущего железного потока.
К тому моменту как командир отряда неспешно входил, помахивая остывающим противнем, в ворота части, его люди уже сворачивали шатер.
Поджидающие транспорта девицы с нежностью и восхищением смотрели на бойцов, забывая даже отвечать на плоские шутки солдат. Панцирники же напротив, ни на кого ровным счетом не обращали внимания, стремясь как можно быстрее и лучше выполнить свою работу. Работа же кипела и спорилась как в большом муравейнике под полуденным солнцем. Спальные мешки сворачивались и убирались, аккумуляторы и починенное оружие раздавалось владельцам. Заполненные магазины занимали свои места, упаковывались и завязывались заплечные мешки. Все получалось как-то само, между делом, как по мановению волшебной палочки.
Командир, не глядя, кинул импровизированный алтарь, один из бойцов ловко подхватил его на лету и тут же упаковал в сумку.
Панцирники, один за одним, заканчивали паковаться, брали на изготовку щиты и оружие и выстраивались по линейке, словно гигантские оловянные солдатики.
Утреннее солнце весело и беспечно блестело на незакрашенных царапинах доспехов, ветерок с гор поднимал небольшие облачка пыли из-под ног замерших солдат. Лица солдат, были похожи на личины шлемов, покоившихся на правом плече, холодные, замершие и отрешенно кровожадные. Они стояли под легким утренним свежим ветерком на зеленой колышашейся траве, не естественно неподвижные, будто камни: в левой руке щит, в правой - штурмовой тяжелый автомат, прикладом вверх. Схуднувшие вещмешки удобно висели за спиной.
Командир прошел вдоль строя, быстро, но цепко оглядывая каждого бойца своими леденяще – стальными глазами. Надел вещмешок закрепил щит пристроил поудобнее автомат.
Кругом стояла мирная тишина, стрекотали кузнечики, чирикали птахи вышине, шелестел ветерок. А люди молчали. Простым солдатам в тягость было это томительное молчание, но нарушить они его боялись, как боится пошевелиться кролик перед удавом…
Задумчиво поглядев на восход, панцирник неожиданно громко, своим низким сильным голосом запел:
От князей и до Империи,
Где Малюты вышли в Берии,
Где на правый бой собрать полки-

В Белом море вымыть сапоги. – грохнул хор панцирников в клочья разнося мирную тишину. Залпом 100 катюш вторило эхо топоту десятков кованных сапог. Пришедших одновременно в движение.
Где двуглавый герб с чела Москвы
Бунтарей лишает головы,
Где нельзя быть добреньким царем, - мороз драл по коже бывалых солдат от того как этот голос выводил запев. Перед глазами мелькали призрачные сцены кровавых расправ. Мертвые базы боевиков с обезглавленными разлагающимися телами…

Где с тобою мы живем… - звук песни тяжелой панцирной пехоты – элиты федеральных войск был подобен их движению – слитному неукротимому, крушащему все на своем пути, словно танковый клин, или ковровая бомбежка…
В белом поле снег, снег. – за словами четко слышалось как-бы не живое – металлическое лязг, лязг!
В синем небе лёд, лёд. – хруст преград под стальными сапогами и гул пламени холодной святой ярости.

В красном Солнце свет- непонятно, что было страшнее слушать этот низкий магический голос или хор людей – роботов.

Так иди вперёд!

Россия!
Вперёд! – от дружного рева, казалось, содрогнулись сами горы. Точно тысячи разъяренных матерых медведей. Эхо еще долго носило по долине «Россия! Вперед!»

Мы сожмём ладони стёртые,
Мы расправим крылья гордые,
Там где степь да степь, да спеть успеть,
И расправив крылья полететь! - Колонна успела уже выйти за пределы части, но сильный голос командира отряда легко преодолевал расстояние. Странное действие имели эти слова на сердца простых солдат. Какая-то щемящая сердце гордость, просыпалась в них. Спины распрямлялись, в глубинах глаз, что-то загадочно и грозно начинало мерцать, словно буря вдали, мерцает своими зарницами. И с удивлением и не пониманием смотрели абхазские сослуживцы на своих товарищей. Было видно, как страх перед этим грозным неведомым тихой поступью, точно тать ночной, заходил в их сердца.

Где нас любят наши женщины,
Где морщины, а не трещины,
Где враньё, что все мы горько пьём,
Где с тобою мы живём…

В белом поле снег, снег. – и снова как звук топора о колодку, что на шее раба – лязг! Лязг!
В синем небе лёд, лёд. – хруст льдин под подошвой серым осенним утром
В красном Солнце свет-
Так лети вперёд!
РОССИЯ! ВПЕРЕД! – взрывом снаряда, рванулось из десяток глоток в части.